- Ты понял меня, Слава? Если нет "бородинского", возьми "ржаной", но круглый ни в коем случае. И не забудь про аптеку.

- Да, Лелечка, я понял, - мужской голос прозвучал тихо, но отчетливо, и капитан подумал, что акустика здесь как в Консерватории.

Вячеслав Иванович вышел из лифта с матерчатым мешочком в руке, затравленно огляделся, словно почувствовал чье-то присутствие в подъезде, скользнул глазами по лицу Косицкого, но как будто не узнал.

- Вячеслав Иванович, - тихо позвал капитан.

Бутейко застыл, ухватившись за дверную ручку, и медленно повернул голову.

- Простите... чем обязан?

- Вы хотели встретиться со мной.

- Я? С вами? А вы кто?

- Капитан Косицкий.

- Простите, я вас не знаю.

В подъезде было достаточно светло. Секунду они смотрели в глаза друг другу. Старик низко опустил голову. Помпон на детской вязаной шапочке чуть подрагивал.

- Вячеслав Иванович, - тихо произнес Иван, когда они вышли на улицу, - срок давности истек. Вам нечего бояться. Но рассказать надо, иначе он будет все так же приходить к вам каждую ночь. С мешком на голове. Вы хотите этого?

- Я не хочу в тюрьму, - эхом отозвался Бутейко.

- Кто вам сказал о тюрьме?

- Я знаю, вы станете уговаривать, обещать, но Леля предупредила, вам нельзя верить. Вы милиционер, а все милиционеры врут. Леля сказала...

- А своей головы нет? - сочувственно поинтересовался капитан.

- Леля сказала, я сейчас болен. Я правда болен. У меня был инфаркт. Сначала я должен поправиться, а потом отвечать на вопросы чужих людей. Простите, мне надо в гастроном. Всего доброго.

- Вячеслав Иванович, почему вы в больнице не принимали таблетки, собирали их в баночку?

- Ну, я же объяснял, я не могу спать. Стоит закрыть глаза, и он приходит. А они давали мне снотворное.

* * *

На этот раз Елена Петровна Бутейко выглядела еще привлекательней. Казалось, она молодеет с каждым днем. Умелый, тщательный макияж, идеально уложенные волосы. И одета она была вроде бы просто, по-домашнему, но даже Илья Никитич, который плохо разбирался в дамских туалетах, обратил внимание, что брюки и блузка куплены в дорогом магазине и красиво подчеркивают вполне еще стройную фигуру.

"Неужели такая красота в честь возвращения мужа из больницы? - удивился Илья Никитич. - Или ждет гостей? А может, просто так, для себя? Тогда почему же раньше она выглядела как неопрятная старуха? Наверное, из-за смерти сына ей было все равно, как она выглядит. Это вполне понятно. Ну что ж, в таком случае, она очень сильный человек. Чрезвычайно быстро сумела взять себя в руки и привести в порядок".

- Добрый день. Проходите, пожалуйста. Простите, я не одета, - зачем-то со-. общила Елена Петровна, кокетливо поправляя прядку на лбу, - вот, я приготовила для вас кассеты, - она кивнула на обеденный стол, где были аккуратными стопками сложены коробки с аудио и видеокассетами.

- Спасибо, - удивленно кивнул Бородин, - если позволите, я все-таки просмотрю, вдруг там есть копии тех, которые я забрал в прошлый раз. Простите, я пока вам ничего не привез, но обязательно все верну, вы не волнуйтесь.

- Ну что вы, не спешите. Я понимаю, как это важно. Скажите, у вас что, действительно возникли сомнения по поводу виновности Анисимова? Мне казалось, там все очевидно...

- Для суда должна быть полная очевидность, - пробормотал Илья Никитич, _ к сожалению, я пока не могу поделиться с вами ходом следствия. Извините.

- Но я все-таки мать, - произнесла она с тяжелым пафосом, - я имею право знать, кто убил моего сына, - стало заметно, как трудно ей сдерживать страх и раздражение.

Она старалась изо всех сил понравиться следователю, развеять его подозрения, она щедро дарила ему свои белозубые улыбки, но глаза при этом бегали, то и дело косились на часы. Когда послышался гул лифта, Елена Петровна вздрогнула и покраснела.

Илья Никитич между тем нарочно тянул время, просматривал надписи на каждой коробке, вытаскивал каждую кассету, вертел ее в руках.

- Извините, - не выдержала хозяйка, - вы не могли бы побыстрей? Я должна лечь, я плохо себя чувствую.

- Да, конечно. Простите.

Наконец Бородин аккуратно уложил кассеты в большую спортивную сумку, направился к двери. Хозяйка расслабилась, вздохнула с облегчением. Дверь отрылась, Илья Никитич шагнул за порог, но остановился:

- Ох, я, кажется, оставил очки на столе. - Он закрыл дверь, решительно вернулся в комнату, осмотрел стол, потом наклонился, заглянул под стол, вытащил очки из кармана пальто, нацепил их на нос, растерянно взглянул на Елену Петровну и громко произнес; - Одного не понимаю, как же вы позволили ребенку принести в школу такую дорогую вещь, показывать ее одноклассникам? Да и как сам Артем не понимал, насколько это опасно? Он что, не знал, что этой броши цены нет? Однако погодите, получается полнейшая ерунда!

Сейчас у нас девяносто девятый. Правильно? Четырнадцать лет назад Артему исполнилось шестнадцать, и тем ужасным летом он как раз закончил девятый класс, стало быть, брошь с алмазом "Павел" он принес в школу в десятом? Нет, вы меня, простите, но в таком возрасте уже можно соображать. А главное, как же вы допустили, Елена Петровна? Вы, такая умная, такая осторожная женщина, - Илья Никитич укоризненно покачал головой, - даже страшно представить, чем это могло кончиться?

- Копия... - пробормотала Елена Петровна, едва шевельнув побелевшими губами, - Слава сделал копию по рисунку из каталога... Темочке было всего двенадцать. Ему понравилась история про курицу, Слава любил рассказывать ребенку истории о камнях...

- Чего вы боитесь? - в который раз повторил капитан Косицкий, глядя сверху вниз на опущенную голову старика, на вязаную детскую шапку с помпоном.

Может, эту шапочку носил Артем в детстве, а теперь донашивает отец? Они действительно не покупают новых вещей. Они живут страшно