- Кого это черт несет в такую рань? - проворчала Катя, поднимая трубку.

- Не11о! - мяукнула трубка по-английски высоким женским голосом. - Это журнал "Смарт"?

- Да, - ответила по-английски Катя, - это приемная главного редактора. Чем я могу вам помочь?

- Я звоню из Нью-Йорка, - быстро заговорила трубка, - ваша сотрудница, миссис Полянская, сопровождает моего мужа в качестве переводчика. Я знаю, что он остановился в Москве у нее дома, и не могу их найти. Там никто не подходит уже второй день. Вы знаете, я так волнуюсь... Мой муж - пожилой человек.

- Не волнуйтесь, мэм. Все в порядке. Они уже улетели в Тюмень.

- О да, конечно! А я могу там с ними как-нибудь связаться? Миссис Полянская назвала вам отель, который она забронировала?

- К сожалению, нет. Но ведь они недолго пробудут в Тюмени, насколько я знаю, у них большая программа - Тобольск, Ханты-Мансийск. Если миссис Полянская позвонит, я могу попросить, чтобы...

- Нет, спасибо, не стоит. Я теперь спокойна. Мой муж и так говорит, что я старая психопатка. Еще раз большое спасибо. Всего доброго, - послышались гудки отбоя.

- Ох, елки! - спохватилась Катя, кладя трубку. - Ленка же просила никому не говорить, куда она полетела со своим профессором! Но это все-таки звонок из Нью-Йорка...

У профессорской жены был мяукающий, тянущий гласные акцент. Именно так говорят жители Нью-Йорка, точнее, жительницы, еще точнее - пожилые дамы с университетским образованием, населяющие богатые кварталы Бруклина. Катя отлично знала этот особый дамско-нью-йоркский говорок. Ей часто приходилось общаться именно с такими дамами, и по телефону, и в Москве, и в Нью-Йорке, куда ее брал с собой главный редактор.

На секунду у нее мелькнула мысль, что звонок-то был обычный, не междугородний. Просто он прозвучал слишком резко в утренней тишине пустой редакции. Но она тут же с раздражением отбросила эту мысль. Впереди был длинный, суетный рабочий день...

* * *

"Так я и знала, - подумала Регина, - так я и знала. Тюмень - Тобольск - Ханты... Ну что ж, теперь у меня полностью развязаны руки. Она ведь там без ребенка. Она при американском старикане, но без ребенка. А никаких принципов относительно стариков у Слепого нет. Однако время, время... Пока я свяжусь со Слепым, пока он долетит..."

От одной только мысли о том, чем сейчас может заниматься Полянская в Тюмени и в Тобольске, у Регины неприятно вспотели ладони. А если представить, что кто-то ей там поможет... Мало ли какие найдутся доброхоты из областного МВД или ФСБ? Нет, ей надо хоть как-то помешать, сейчас, сию минуту. Слепой, конечно, сделает свою работу, но до этого пройдет минимум три дня. А может, и больше. Каждый следующий шаг этой женщины сейчас может оказаться последним - для концерна, а значит, для Регины.

Подумав всего несколько секунд, она набрала на своем сотовом телефоне восьмерку, код Тюмени, а потом еще несколько цифр. У нее была отличная память на телефонные номера, особенно на те, которые не стоило держать в записных книжках - даже голыми, без имен и фамилий.

* * *

- Да они просто в морду плюнут тебе, все трое, - сказал следователь прокуратуры Владимир Андреевич Трофимов, глядя на Мишаню с жалостью, - ты бы догрипповал спокойно, Сичкин, начальства бы дождался. Ну посмотри, что ты мне здесь накрутил! И суицид приплел, и пожар с несчастным случаем, и коляски у тебя детские взрываются... Сыплется все, Миша, все сы-плет-ся, - повторил он громко и внятно, по слогам, прихлопывая каждый слог ладонью к столу, словно вбивая невидимые гвозди.

- Значит, при очной ставке присутствовать не хотите? - мрачно спросил Мишаня.

- Что значит не хочу? Оснований не вижу. Дело готово к судопроизводству, понимаешь ты или нет? Севастьянов тебе сейчас что угодно напридумывает, хоть маму родную, хоть поэта Пушкина приплетет, лишь бы дело ушло на доследование.

- Он Азарова не убивал, - жестко произнес Мишаня.

- Ну здравствуйте, - развел руками следователь, - алиби нет, мотив налицо... Он же отморозок, Миша, участие Севастьянова в перестрелке, надеюсь, доказывать заново не надо?

- В перестрелке участвовал, - кивнул Сичкин, - а Азарова не убивал.

- Упрямый ты мужик, Миша, - вздохнул следователь, - ну подумай сам, сколько непризнанных гениев сшивается вокруг продюсера Волкова и сколько среди них психов? Да мало ли как его обозвал обиженный псих? Хоть убийцей, хоть вампиром, хоть чертом лысым! Вот будут они с Градской всех потом мочить! Такое вот у них обостренное чувство собственного достоинства! И вообще, Миша, ты хоть понимаешь, на кого замахнулся? - продолжал следователь возбужденным шепотом. - Ты слышал, чтобы кто-нибудь из этих не то что в обвиняемые, в подозреваемые хоть раз попадал? Это в советские времена некоторые из них успели по хорошей ходке сделать за валютные дела. А сейчас, Миша, у нас демократия и свободный рынок. Я понимаю, по каждому из них вышак рыдает, по каждому - и по Градской твоей распрекрасной, и по Волкову. Но ни хрена ты не докажешь, Миша. Не успеешь. И здесь я тебе не товарищ. У меня двое детей и внук вчера родился.

- Поздравляю, Владимир Михайлович. С внуком поздравляю.

Сами по себе показания подследственного Павла Севастьянова, даже зафиксированные протоколом и магнитофонной записью, не стоили ничего. Они могли приобрести реальный вес и смысл лишь в том случае, если Лопата и Коготь подтвердят не только факт своей встречи с Региной Валентиновной Градской, но и добросовестно изложат суть своего разговора с этой дамой.

Идея устроить очную ставку самому Мишане сперва показалась абсурдной. Но других идей не было, и он стал тщательно обдумывать эту - единственную. Довольно скоро он пришел к выводу, что шанс вытянуть показания из "братков" есть - слабый, туманный, но шанс.

По опыту Мишаня знал, что "братки"-отморозки, как правило, натуры впеча