Глава: 1
ыпала кофейных зерен в кофемолку, и тут раздался звонок в дверь.
Ольга стояла на пороге в каком-то черном платке, вероятно бабушкином. Из-под платка беспорядочно выбивались лохматые ярко-золотистые пряди. С первого взгляда было заметно, что она не причесывалась, не умывалась, напялила на себя что под руку попало. Известие о Митиной смерти застало ее врасплох. Значит, несчастный случай?
- Он повесился, - тусклым голосом произнесла Ольга, снимая пальто, - он повесился сегодня ночью, у себя в квартире. Привязал брючный ремень к газовой трубе, которая проходит над кухонной дверью.
- А где в это время находилась его жена? - быстро спросила Лена.
- Спала. Спокойно спала в соседней комнате и ничего не слышала.
- Кто первый обнаружил? - Лена хотела сказать "труп", но запнулась - трудно было произнести это слово по отношению к Мите, который совсем недавно забегал к ней в гости, сидел вот здесь, на кухонном диване, весь искрился энергией, здоровьем и радужными планами на будущее.
- Жена обнаружила. Проснулась, вышла на кухню и увидела.
Лена вдруг обратила внимание, что в последнее время Ольга перестала называть жену своего брата по имени. А раньше величала Катюшей, Катенькой.
- И что было дальше? Ты хоть чаю глотни горячего. А хочешь, я тебе щей налью? Только что сварила.
- Нет, - Ольга отрицательно замотала головой, - нет, не могу я ничего есть. И пить не могу. Окошко приоткрой, покурим, пока Лизавета спит. Как было на самом деле, никто не видел, - Ольга нервно передернула плечами и глубоко затянулась, - все известно только с ее слов, а она ничего не помнит. Так вот, она сама вытащила Митю из петли...
- Подожди, - перебила Лена, - но ведь у Мити рост сто девяносто, и весит он порядочно, не худенький. А Катя, насколько я помню, девочка-дюймовочка, она его в два раза легче и ниже на три головы.
- Да, она говорит, это было очень трудно. Но она не могла оставить его так, надеялась, вдруг еще жив... Нет, ты не думай, я сейчас нормально соображаю. Я понимаю, в жизни бывает всякое, но вот так, ни с того ни с сего, даже записки никакой... А главное, Митя всегда считал, что самоубийство - страшный грех, искренне считал. Это, конечно, для милиции не довод, но Митюша крещеный, православный, к исповеди ходил, причащался. Редко, правда, но все-таки... А теперь я даже заочно отпеть его не могу, самоубийц не отпевают. Любой грех можно замолить - только не этот.
У Ольги были темные круги под глазами, рука с потухшей сигаретой мелко дрожала.
- Он забегал ко мне около месяца назад, - тихо сказала Лена, - у него было столько планов, рассказывал, что написал пять новых песен, вышел на какого-то известного продюсера, теперь, мол, у него пойдет один клип за другим... Я не очень хорошо помню, о чем мы говорили, но у меня осталось ощущение, что все у Мити отлично. Он был немного возбужден, но радостно возбужден. Может, рухнули какие-нибудь его надежды, связанные с этим продюсером?
- Эти надежды рождались и рушились у него по десять раз в месяц, - грустно усмехнулась Ольга, - он привык, относился к этому вполне спокойно. И всякие продюсеры, мелкие и крупные, без конца мелькали в его жизни. Нет, если уж говорить о том, что его действительно волновало, так это собственное творчество, не в смысле популярности и денег, а в смысле пишется - не пишется. В последний месяц ему писалось как никогда, и это для него было главным.
- То есть ты не исключаешь, что Митя не сам?.. - осторожно спросила Лена.
- Милиция уверяет, что сам. - Ольга закурила еще одну сигарету.
- Ты вообще ела сегодня что-нибудь? Ты куришь как паровоз, на голодный желудок. Хочешь, я кофе сварю?
- Свари, - равнодушно кивнула Ольга, - и, если можно, я приму душ у тебя. Я ведь даже не умывалась сегодня, и в морге успела побывать... Ты прости, что я с этим кошмаром к тебе заявилась, но дома сейчас очень тяжко, мне надо немного опомниться, а потом уж родителей и бабушку приводить в чувство.
- Оставь эти расшаркивания для своих японцев. Пойдем, я дам тебе чистое полотенце.
- Лен, я не верю, что он сам, - тихо сказала Ольга, стоя на пороге ванной комнаты, - очень уж все это странно. Телефон у них весь день не работал. Я выяснила на станции, с линией там все в порядке. Что-то случилось с аппаратом, сосед сегодня утром починил за минуту. А "Скорую" и милицию жена от соседей вызывала, в пять утра. Эти соседи мне и позвонили. Я приехала, а Митю уже увезли. Видишь ли, его жена этой ночью находилась в состоянии... в общем, наркотиками накачалась. Мне сказали, Митя тоже. Сказали, чистый суицид на почве наркотического психоза. Ампулы и шприцы нашли в квартире, и на руке у него следы уколов... Так что милиция особо и не старалась, мол, наркоман был ваш братец, уважаемая Ольга Михайловна. И жена у него наркоманка. Все же ясно!
- Митя не был наркоманом, - медленно произнесла Лена, - он даже не пил. И Катя...
- Она кололась уже полтора года. А Митя - нет. Никогда.
- Ты видела его в морге?
- Нет. Я не смогла, испугалась, что не выдержу, хлопнусь в обморок чего доброго. Он был уже в холодильнике. Там очередь на вскрытие, сказали, трупов очень много. Если я напишу заявление в прокуратуру, он так и будет там лежать - ждать своей очереди.
- И что ты решила?
- Не знаю. Но, если он там будет лежать, в холодильнике, у мамы с папой и у бабушки по инфаркту на брата случится. А от заявления, как мне успели объяснить, толку будет мало. Дадут это дело какой-нибудь девочке, которая московскую прописку отрабатывает в райпрокуратуре, у них ведь следователей не хватает. А она и копать ничего не станет, ясно ведь, суицид. Сейчас столько нераскрытых убийств висит годами, а тут - какой-то наркоман...
Ольга безнадежно махнула рукой и закрыла дверь ванной.
Пока она принимала душ и приводила себя в порядок, Лена стояла у окна с гудящей электрической кофемолкой в руках и думала о Мите Синицыне. О чем они говорили тогда? Он ведь просидел здесь часа два. Рассказывал, что
|