Глава: 12
я ни капли света.
"Совсем сбрендила, старая дура?" - грубо рявкнул разумный внутренний голос.
У нее кружилась голова, ноги стали ватными, но все-таки хватило сил отступить в сторону, ускользнуть от его настойчивых губ, стряхнуть его твердые теплые ладони.
- Лиза, я не могу больше. Я не железный. Я понимаю, ты замужем, но я один, ты знаешь, я не женат, поехали ко мне, - он продолжал смотреть на нее в упор, и ' только сейчас она заметила, что глаза у него темно-серые, а не черные, как казалось раньше.
- Спокойной ночи, Юрий Иванович. Простите, что заболтала вас. Всего добро-то, - хрипло произнесла она, глядя в пол.
Когда за ним закрылась, дверь, Лиза упала на кровать и заплакала, горестно, безутешно, как в детстве из-за плохой оценки. "О, Господи, ну почему? Что в нем такого? Практически, первый встречный, случайный, ничем не примечательный человек. Зачем мне это?" - думала она под собственные судорожные детские всхлипы.
Приковыляла Лота, стала слизывать слезы с ее лица, пытливо, внимательно глядела в глаза, словно спрашивала: "Что с тобой?"
- Мне плохо, Лота. Мне просто отвратительно. Я не знаю, что теперь делать, - бормотала она, гладя собаку, - со мной никогда ничего подобного не было и быть не могло.
Политический обозреватель, кандидат исторических наук, мать двоих детей, верная жена, образец строгости и добропорядочности, Елизавета Павловна сошла с ума, влюбилась, как шестнадцатилетняя девчонка. Впервые в жизни.
На следующий день Лиза отправилась в аэропорт, встречать мужа с детьми. Кончился отпуск, хлопоты с Лотой взяла на себя домработница. Собака после пережитых страданий стала трогательно-тихой и ласковой.
Юрий Иванович звонил каждый вечер, но уже не домой, а на ее сотовый, аккуратно интересовался здоровьем собаки. Она вежливо благодарила, подробно докладывала, как Лота себя ведет, что ест, как спит. Собака чувствовала себя хорошо, и казалось, невозможно было придумать повода для встречи.
- Я должен осмотреть Лоту, - решительно заявил он через неделю по телефону, - когда вам удобно, чтобы я приехал? Лиза, я не могу без тебя, - добавил он быстро, на одном дыхании, совсем другим голосом.
"Никогда! - испуганно выкрикнула про себя Лиза. - Никогда и ни за что!"
Но это было совсем уж глупо. При чем здесь здоровье собаки? Лоту действительно пора было показать врачу.
- Мне бы не хотелось вас затруднять. В общем, все в порядке... Хотя, если не возражаете, я после эфира заеду домой, возьму Лоту и привезу ее к вам в лечебницу.
"Что за чуть ты несешь? Эфир у тебя заканчивается в час ночи..."
- У вас сегодня, кажется, ночной эфир.
- Да, конечно, давайте завтра утром. Хотя... утром у меня запись... Простит что же я вам голову морочу?
- Правда, Елизавета Павловна, сколько можно морочить голову мне и себе? Записывайте адрес и приезжайте сегодня после эфира ко мне домой. Вместе с Лотой.
Она записала адрес в своем ежедневнике, опять на нее накатило странное головокружение, слабость, почти дурнота. Ей стало страшно выходить в эфир в таком состоянии. Из зеркала в гримерной глядела на нее помолодевшая, восторженно - томная идиотка. Глаза сверкали, брови выгнулись удивленными дугами, линия рта смягчилась, ресницы трепетали, как крылья бабочек. Что-то появилось в ней беспомощное. У нее началось раздвоение личности. Влюбленная романтическая дурочка с фиалковым огнем в глазах и розовым дымом в голове мешала разумной сорокалетней ответственной даме жить и работать. Сыпалось все: карьера, семейное благополучие, она самой себе не нравилась, она себе не доверяла.
Хорошо, что в ночном эфире она беседовала не с какой-нибудь напористой скандальной личностью, а с пожилым интеллигентным финансистом. Двадцать минут разговора тянулись бесконечно, Лиза чувствовала, как светятся у нее глаза, как губы сами собой растягиваются в дурацкой загадочно-счастливой улыбке, которая была совершенно неуместна, ибо речь шла о вещах серьезных и печальных, о нестабильности рубля и дефиците бюджета.
Вместо привычной телестудии, вместо объектива камеры и солидного собеседника за студийным столом она видела перед собой Юрия Ивановича, как он сидит у телевизора, и всей кожей чувствовала, как он на нее смотрит, как ждет, когда закончится эфир.
- Вы были очаровательны, Лиза, - заявил после эфира старый финансист и церемонно поцеловал ей руку, - знаете, в вас появилось что-то совсем новое. Глазки заблестели по-особенному.
Впервые за многие годы к ней обратился по имени совершенно чужой человек, впервые скользнула в интонации игривая снисходительность. Так принято общаться с хорошенькими молоденькими секретаршами. И еще ей показалось, что все, кто находился в павильоне - администратор, операторы, осветители, - уставились на нее с нехорошим любопытством.
Была бы она легкомысленней и хитрей, сумела бы прокрутить этот странный период своей жизни в убыстренном легком ритме тайного романа, как это делают тысячи женщин. При чем здесь муж, дети, работа? Ну да, любовь, страсть, с кем не бывает? Зачем же делать из этого трагедию? Живи и радуйся, только научись врать половчее - мужу, детям, любовнику, себе самой. Разве так уж сложно врать, честно глядя в глаза?
Переступив порог своей квартиры, не снимая плаща, она сказала мужу, что прямо сейчас едет с Лотой в лечебницу, чтобы показать собаку ветеринару. Он равнодушно удивился:
- Ночью?
- Днем там очередь, - ляпнула она в ответ и покраснела.
- Мне казалось, у тебя с этим доктором сложились такие теплые отношения, что он может принять Лоту и без очереди.
- Миша, какие отношения могут быть с ветеринаром? - Руки у нее дрожали, никак не удавалось пристегнуть карабин поводка к ошейнику Лоты. - С чего ты взял, что у меня с ветеринаром могут быть какие-то особенные отношения?
- Да ни с чего я не взял, мне дела нет до ваших отношений, просто я не понимаю, неужели нельзя отвезти собаку на осмотр днем?
- Завтра у меня запись.
- Завтра я могу съездить с Л
|