Глава: 2
ительно облизывал губы. Казалось, в его бледно-зеленых, чуть прищуренных глазах были дополнительные железы, которые активно вырабатывали сало. Наглый сальный взгляд. Пародия на влюбленность. Человек с пластмассовым лицом, очень похожий на дипломата, но не настоящего, а из мексиканской "мыльной оперы". И даже запах его хорошего одеколона отдавал дешевеньким мыльным душком.
- Находить формальные и неформальные поводы для более близкого знакомства - это азбука вашей профессии, - улыбнулась Лиза, покончив с салатом и закуривая, - на то вы и дипломат, чтобы легко общаться даже с теми, кто не хочет с вами общаться.
- И не скрывает этого, - добавил Красавченко, многозначительно улыбнувшись. Но тут же его лицо стало лирически-серьезным. Он перевел взгляд с ее губ на шею, и даже сглотнул при этом, и даже протянул руку, поправил выбившуюся прядь, - вам очень идет такая прическа, Лиза, - он резко убрал руку и немного покраснел.
"Вот у кого надо учиться властвовать собой, - подумала Лиза, наблюдая мастерски выразительную мимику дипломата, - будь я лет на пятнадцать моложе, поверила бы. А сейчас - фигушки".
- Анатолий Григорьевич, у вас неудачное пирожное? Вы совсем не едите.
- Все на вас смотрю, Елизавета Павловна. Пытаюсь понять, в чем секрет. И кажется, почти понимаю. Не в том дело, что вы красивы, умны, успешны, хотя это тоже важно. Вы излучаете здоровую энергию. Свет и тепло. Знаете, одни поедают энергию собеседника, другие, наоборот, щедро заряжают всех страждущих. Вот вы заряжаете. Отдаете. Вам этого никто не говорил?
"Ну, ты, батенька, загнул, - весело подумала Лиза, - идешь напролом. Любопытно бы узнать, что тебе на самом деле от меня нужно?"
- Спасибо, Анатолий Григорьевич. Мне редко говорят комплименты.
- Это не комплимент. Скорее, предостережение.
- Почему?
- Отдавая энергию, вы ее теряете. Вам надо как-то восстанавливаться, заряжаться. Есть много разных способов. Музыка, свежий воздух, спорт, секс. Впрочем, на все это у вас, вероятно, нет времени. Я знаю, как вы много работаете.
- Да, конечно, - рассеянно кивнула Лиза.
- И все-таки заряжаться надо.
- Я слушаю классическую музыку. Иногда катаюсь на горных лыжах.
- Этого мало, - он улыбнулся и откровенно облизнул губы.
"Дурак и пошляк", - устало прокомментировала Лиза.
- Кстати, насчет личной жизни, спорта, музыки и всяких увлечений, - продолжал Красавченко, - мой хороший знакомый, корреспондент голландского журнала "Фольксгарден", просил меня поговорить с вами о возможности интервью. Он пожилой человек, вполне интеллигентный. Его зовут Давид Барт. Он отнимет у вас не больше тридцати минут.
- Очень интересно, - Лиза натянуто улыбнулась, - он разве не может просто подойти ко мне в фойе, в перерыве? Я только и делаю, что даю интервью.
- Вы отвечаете на вопросы, касающиеся конференции, а он хочет поговорить с вами о другом. Его интересуете вы как личность, как женщина, если хотите...
- А если не хочу?
Лизу стал всерьез раздражать этот двусмысленный игривый тон.
- Ну, простите, возможно, я неудачно выразился. Хотя не вижу в этом ничего обидного. В общем, моему голландцу нужен неспешный, теплый, доверительный разговор. К тому же у него нет аккредитации. А вы, сами знаете, как свирепствует сейчас охрана из-за сербов и арабов.
- Я не отвечаю на вопросы, касающиеся моей личной жизни, - быстро проговорила Лиза.
- Елизавета Павловна, но это невозможно. - Красавченко удивленно поднял брови. - Вы простите меня, но для человека вашего уровня это выглядит глупо, по-детски. Вы все равно никуда не денетесь от этих вопросов. По статусу вам положено участвовать хотя бы изредка в разных ток-шоу, давать интервью именно на эту тему. Вы ведь умная женщина, вы понимаете, что, если ваша личная жизнь станет тайной за семью печатями, начнут складываться мифы. О вас такое придумают, что мало не покажется.
- Анатолий Григорьевич, мне совершенно безразлично, что обо мне сочиняют. Но я в праве не принимать личного участия в мифотворчестве о своей скромной персоне.
- Ну вот, у вас стало совсем другое лицо, - Красавченко тяжело вздохнул, - только что от вас исходило тепло, свет, а сейчас - брр... так холодно, лед в глазах, лед в голосе. Кто-то из журналисткой братии вас сильно обидел?
Несколько секунд она молчала и вдруг весело рассмеялась.
- Я похожа на самоубийцу?,
- Нет... Что вы имеете в виду? - на ее смех он ответил вежливой, недоуменной улыбкой.
- Обижаться на средства массовой информации, воспринимать их выпады всерьез - это медленный, но верный суицид. Такие вещи кончаются инфарктами, инсультами.
- Ну, тогда я тем более не понимаю, почему вы не хотите дать интервью голландскому корреспонденту.
- Потому, что именно из таких вот теплых доверительных разговоров и производятся мифы, дурно влияющие на общественное мнение. Особенно если интервью выйдет в свет на таком экзотическом языке, как голландский, в двойном переводе. Не исключено, что найдется какая-нибудь желтая газетенка, которая потом переврет мои слова как угодно. А если я вдруг не выдержу и подам в суд, то ответчик может сослаться на неточность перевода.
- Да, Елизавета Павловна, я слышал о вашей осторожности, но не предполагал ее масштабов, - Красавченко покачал головой, - даже для меня, матерого дипломата, это слишком. Ну, хорошо, а если я дам вам гарантию, что ни одной опасной темы голландец не затронет?
- В таком случае он не профессиональный репортер.
- Как раз наоборот, он настоящий профессионал. То есть он может интересно подать любую информацию, не обязательно скандальную.
- Для того чтобы любая, самая безобидная информация заинтересовала публику, . в ней должно содержаться нечто скандальное или хотя бы скабрезное - Это, к сожалению, закон жанра. Анатолий Григорьевич, вам это - очень нужно? - Она улыбнулась мягко, доверительно. Именно это ей больше всего хотелось узнать: чего на самом деле хочет от нее дипломат с пластмассовым
|