- Бабушка, а алмаз "Павел" не потеряет свою волшебную силу, если его огранят и вставят в брошку? - спросил мальчик таинственным шепотом. - Ты же раньше говорила, что волшебные камни нельзя гранить.

- Разве? Ах, ну да, конечно, однако жаль, что такая красота лежит в шкатулке.

- Ты приколешь эту брошь к платью и пойдешь на бал?

- Нет, мой ангел. Я слишком стара для такой броши.

- Ты подаришь ее маман?

- Нет. Твоя маман слишком легкомысленна.

- Я понял, бабушка, ты хочешь подарить ее кузине Анете.

- Нет. Я не хочу дарить кузине алмаз "Павел", - графиня поджала губы, как обиженный ребенок, - почему я должна непременно дарить кому-то? Пройдет много лет, настанет новый век, двадцатый век, Мишель. Меня уже не будет на свете, ты станешь взрослым мужчиной. Ты женишься.

- На Долли Заславской? Никогда! Она пищит, как мышь, и чуть что, бежит жаловаться княгине, а княгиня шипит, как угли в камине, если брызнешь водой. Я никогда не женюсь, бабушка.

- Кроме Долли, есть много других девиц, какая-нибудь тебе приглянется. Я думаю, ты женишься как раз в первый год двадцатого века. Раньше не надо. В двадцать пять лет в самый раз, уж поверь мне, мой ангел. Не слишком рано, но и не поздно. А теперь слушай меня внимательно, слушай и запоминай, - она приблизила к правнуку свое сморщенное, сильно набеленное лицо и прошептала: - Это будет счастливый, разумный век. Люди научатся наконец сначала думать и лишь потом что-то делать, а не наоборот, как это происходит сейчас. Бессовестные устыдятся, безжалостные пожалеют ближнего, рука убийцы окаменеет, из уст лгуна вместо, слов будет раздаваться собачий лай.

- Ой, бабушка, значит, наш буфетчик Федор будет только лаять и ничего не сумеет сказать? Он ведь все время врет, что варенье заплесневело, что сыр высох, а холодная телятина заветрилась.

- Мишель, при чем здесь буфетчик? - поморщилась старуха, и с лица ее на бархатную обивку кресла полетела пыль пересохших свинцовых белил. - Буфетчик здесь совершенно ни при чем. Я говорю о двадцатом веке, о том чудесном, разумном ХХ веке, в котором тебе, мой ангел, предстоит жить. Ты станешь взрослым мужчиной, в твоем благородном сердце вспыхнет любовь, и я надеюсь, что предмет обожания окажется достойным твоего титула и твоего положения в обществе. Ты женишься

- Бабушка, что такое предмет оборжания? - испуганно прошептал Мишель.

- Будь любезен, не перебивай меня. После венчания ты приколешь на платье своей молодой красавицы жены брошь-орхидею. Платиновые тонкие лепестки с топазовыми каплями росы, листья из удлиненных изумрудов, а в центре будет сиять алмаз "Павел". И красавица жена тебя никогда не разлюбит. Вы будете жить долго и счастливо в разумном, милосерд ном, прогрессивном двадцатом веке.

Лиза приняла душ, закуталась в теплый гостиничный халат и наконец согрелась. Она включила приемник, нашла спокойную классическую музыку, расчесала волосы и не сразу услышала стук в дверь.

Стучали тихо и настойчиво, потом раздался знакомый голос:

- Елизавета Павловна, простите, откройте, пожалуйста, на минутку.

- В чем дело? - громко спросила Лиза.

- Откройте, я не могу кричать, - ответил из-за двери Красавченко.

- Извините, Анатолий Григорьевич, но я уже сплю.

- Я всего на одну минуту, это очень важно. Мне надо кое-что вам передать, а завтра рано утром я улетаю,

"Да что я, в самом деле, боюсь его?" - раздраженно подумала Лиза.

- Хорошо, Анатолий Григорьевич, подождите, я сейчас открою. Она надела джинсы и футболку, прошла босиком по ковру и распахнула дверь.

- Еще раз извините, - Красавченко шагнул в номер, - я возвращался к лифту, заметил на полу вот это, - он протянул ей твердый белый прямоугольник, - я подумал, может, вы обронили, когда бежали к телефону? Может, это вам нужно?

В маленьком коридоре было темно. Лиза поднесла картонку к глазам. Это была визитная карточка антикварной лавки, возможно той, в которой она вчера покупала мужу музыкальную шкатулку.

- Нет, это мне совершенно не нужно. Не стоило беспокоиться. Спасибо и спокойной ночи, Анатолий Григорьевич. - Но карточку вы обронили? Или кто-то другой?

- Какая разница? Это всего лишь визитка магазина.

- Между прочим, отличная антикварная лавка, - Красавченко взял карточку у нее из рук, - я ведь тоже ходил вчера по торговому центру. У этого антиквара чудный выбор ювелирных украшений. Вас интересуют драгоценности, Лиза?

- Не очень.

- А мне почему-то показалось, что интересуют. У вас красивые сережки. Я давно обратил внимание. Аметист, если не ошибаюсь?

- Бразильский топаз.

- Да что вы! Разрешите-ка взглянуть. - Красавченко стал теснить ее в комнату, где свет был ярче, бесцеремонно прикоснулся к ее уху. - Действительно, голубой бразильский топаз. Очень редкий и ценный камень. Огранка "маркиз". Золото семьсот пятидесятой пробы, удивительно тонкая работа. Антиквариат. Модерн начала века. Жаль, у меня нет лупы. Вы купили их или они достались вам по наследству?

- Анатолий Григорьевич, извините, но мне, честное слово, совсем не хочется обсуждать с вами мои серьги. Шли бы вы к себе в номер.

Однако он уходить не собирался, аккуратно прикрыл дверь. Щелкнул английский замок.

- У меня в номере пусто и скучно, - лицо его растянулось в комически жалобной гримасе. Это выглядело так фальшиво, Что Лизу затошнило.

- Я вас не приглашала в гости. Я очень устала, хочу спать, - она протянула руку, чтобы открыть дверь, но он поймал ее кисть.

- А, вот кольца я раньше не замечал. Это ведь комплект? Голубой топаз - ваш камень? Он соответствует вашему знаку Зодиака? Неужели вы Скорпион? Или ваша прабабушка была Скорпионом? Вы так любите