Глава: 1
Один из странных предрассудков первой сексуальной революции - "комплексы - это плохо". От сексуальных комплексов, от стыдливости и морали якобы нужно избавляться, с ними нужно "бороться", их нужно "искоренять". Но почему же тогда Маркиз де Сад, как никто другой преуспевший в борьбе с комплексами и предрассудками, в решающий момент вдруг забывает весь свой просветительский пыл и выделяет девушек с комплексами - или, согласно тогдашней терминологии, "благовоспитанных девиц", - в отдельный, самый ценный класс сексуальных объектов?
Девушка с комплексами - существо гораздо более привлекательное и соблазнительное, чем "девушка без комплексов". Почему?
Потому что она относится к сексу серьезно, потому что секс для нее - это не просто гимнастика. Секс для нее - это преодоление, это событие.
Секс на 90% - это психология, а не физиология, и значит, "девушка с
комплексами" - это не диагноз, это сексуальная поза. Это
интеллектуальная поза, особо ценная интеллектуальная поза, на которой
построена эстетика огромного числа произведений искусства. Цена этой
позы велика - потому что она должна быть натуральной, она должна
присутствовать на уровне инстинктов, на уровне личности, - это не
дается просто так, по желанию.
Когда обладаешь девушкой, хочется иметь ее всю целиком, здесь и
сейчас, - хочется чувствовать, что она действительно ощущает, что ее
"имеют". Это приятно. Это возбуждает. Пусть не обижаются на меня
феминистки, но "девушка без комплексов" - существо стерильное и
скучное, как порнография a la "Плейбой". Женщина совсем без комплексов
- это не женщина, это гимнастический тренажер. Повсеместное обращение
мужчин к би-/гомосексуальному опыту связано именно с тем, что женщины,
над которыми поработала сексуальная революция, перестали воспринимать
секс всерьез. Мужчинам приходится искать серьезный секс в другом
месте: мужские комплексы по отношению к сексу с мужчиной оказались
более прочными, мужчина-гетеросексуал до сих пор боится этого секса
больше всего на свете. Когда невозможно соблазнить девушку (потому что
не осталось девушек, которых можно "соблазнить"), приходится
соблазнять мужчин. Когда не осталось девственниц-девочек, приходится
искать "девственника"-мальчика.
Сексуальные комплексы - это фундамент тех сексуальных поз, которые я
называю "интеллектуальными". Почти каждая интеллектуальная поза
опирается на явные или неявные сексуальные табу. Скажем, "секс с
монашкой", или "секс с комсомолкой" имеет прелесть только тогда, когда
эта монашка и эта комсомолка внутри чем-то отличаются от проститутки.
Это хорошо знал маркиз де Сад и другие галантные господа XVIII века. А
значит, комплексы и табу нужны, они необходимы как воздух. Их нужно
придумывать, их нужно "нести в массы". Христианство не зря называют
"религией любви", - как ни одна другая религия, оно заботилось о
сексуальных табу, оно тщательно следило за качеством и сохранностью
интеллектуальных поз.
Как это ни странно, получается, что сексуальная революция и
традиционная мораль на самом деле нисколько не противоречат друг
другу. Совпадение здесь не только внешнее, но и внутреннее, поскольку
новая свобода секса превращает его в целиком духовный феномен. Первая
сексуальная революция освободила в сексе тело, сняла с него оковы
только затем, чтобы вышвырнуть наружу во время второй революции.
Сегодня область сексуальных экспериментов из сферы тривиальных
физиологических "извращений" переместилась в заоблачные высоты
интеллектуального секса. На первый план выходит не борьба с
сексуальной нормой, а борьба с собственным сознанием, слишком тупым,
слишком плоским, слишком одномерным, чтобы вместить в себя
безграничные горизонты новых возможностей.
Обе они - и сексуальная революция, и традиционная мораль - по-своему
стремятся к возрождению духовности в сексе. Обе они хотят сделать секс
разумным, чистым, высоким. Обе они смотрят на обычный, биологический
секс только как на смутное, несовершенное, невнятное подобие того, что
должно быть. И кстати, наиболее перспективна вторая сексуальная
революция именно в тех странах, которых первая революция коснулась
меньше всего. В этих странах еще сохранилось отношение к сексу как к
духовному феномену. И наоборот, те страны, где применительно к сексу
слишком укоренилась риторика "преодоления", "освобождения", "снятия
барьеров", обречены на вечный круговорот в сфере тривиального.
За этой риторикой преодоления стоит смутная надежда на то, что снимая
барьеры и нарушая табу, возвращая человека к наиболее примитивным
пластам психики, мы, якобы, открывает что-то значительное и важное,
ради чего эти барьеры нужно преодолевать. При этом забывают одну
очевидную вещь: свобода, то есть разнообразие возможностей, приходит
вместе с усложнением правил игры, а не с их упрощением. Правила игры
придумываются не для того, чтобы мешать и стеснять, а для того, чтобы
сделать игру разнообразней, - и наоборот, нарушение правил делает игру
примитивной и скучной. Правила игры не сдерживают игру - они ее
создают. Если отменить правила, любой спорт сведется к боксу или
вольной борьбе, а от любой игры, если упростить ее до предела,
останется всего лишь "китайская ничья".
Правила игры - это часть самой игры, именно они задают то разнообразие
возможностей и комбинаций, с которым сталкиваются партнеры.
Устанавливая границы нашим действиям на тривиальном уровне, они
заставляют нас воспользоваться более сложными и интересными
возможностями. Они позволяют природную энергию секса из плоскости
тривиального перенаправить в третье измерение, позволить ей выстроить
сложную вертикальную конструкцию. Классический пример такого процесса
- рождение в южной Франции, во времена средневековья, ритуалов
куртуазной любви, которые с тех пор так и остались эталоном.
Средневековые провансальские рыцари ухитрились тривиальный адюльтер,
супружескую измену, превратить в настоящий ритуал, со множеством
правил, запретов и конвенций. Им удалось открыть цел
|