И здесь нельзя не обратить внимание на последний поступок Делеза. Смерть выдающихся людей всегда имеет значение символическое. При этом конкретная, реальная подоплека этой смерти теряет всякое значение. Символическим было сумасшествие Ницше и Гельдерлина. Символическими - если обратиться к другой реальности - была смерть Блока и самоубийство Маяковского. В этом последнем случае человек, который революцию воспринимал как квинтэссенцию поэзии, обнаружил вдруг, что она привела к господству именно той разжиревшей бюрократической сволочи, ненависть к которой и сделала его революционером. Нечто подобное, скорее всего, можно найти и за самоубийством Делеза.9

  Делеза убил "коммерческий постмодернизм". Несмотря на откровения Фуко, Делез так и остался в плоскости подавления желания, борьбы с этим подавлением, сетований и протеста, связанных с нею, которая давно уже поставлена капитализмом себе на службу. Фуко преодолел эту пропасть, а Делез не смог, - у него хватило мужества, чтобы выйти в открытое окно, но не хватило сил, чтобы долететь до противоположного края; как подстреленная птица, он рухнул вниз. И в этот миг последнего прозрения он обнаружил наконец, что фронт борьбы паранойи и шизофрении, с которым связал он всю свою жизнь, на самом деле превратился в театр и давно уже вовлечен в сети Капитала. Не случайно, что смерть застала его за работой над книгой о Марксе. - У него, у Маркса, у философа с засученными рукавами, с тяжелыми руками виртуального мясника, от которого слишком поспешно отрекся он в юности, пытался престарелый Делез найти последний ответ.

Маятник Фуко и парадокс массовой к