То есть - из эпицентра кошмара, из плотнейшего, удушливого окружения начинаются "поиски Б-га" - и увенчиваются успехом, потому что, как показывает безрадостный опыт, именно тот, кто докатился до дна, взывает к Творцу с особенным сердечным и душевным усердием.

В повторении десяти заповедей на 17 слов больше, чем в их первом ("авторском") варианте. Как сказано в объяснении "Баал Атурим", это количество соответствует числовому значению (так называемой "гематрии") слова "тов" (благо). Это совпадение подчеркивает смысл сказанной только в этот второй раз фразы лмаан йитав лах ("чтобы было хорошо тебе"), йитаав - от слова тов, идея в том, (как разъясняется сразу в нескольких местах Талмуда), что исполнение заповедей приводит к получению этого самого "блага", которое, в свою очередь - бывает (водится) не в нашем, а в лучшем мире.

Именно такой ответ получил самый великий проситель - Мошэ - в начале главы: "Благо, которое ждет тебя, гораздо больше любой прижизненной награды (даже такой, как репатриация).

Молитва "Шма" ("Слушай") не только является свидетельством единства Вс-вышнего, но и утверждает, что эту еврейскую идею в итоге признают все. Молитва "Шма" традиционно (и совершенно правильно) связывается со смертью (в том числе - мученической, вспомним о десяти праведниках, изуверски казненных римлянами) и воспринимается как последняя (не смотря ни на что) констатация истины.

То, что Б-г един (или один - на святом языке эхад), приводит, казалось бы, действительно к смерти, к идее самоликвидации: если единственный, кто по-настоящему существует - это Он, то все остальное, все творение, по сравнению с Ним - сплошная видимость. Прикоснуться к реальности, превратиться из ничто в нечто можно как раз в момент полного, абсолютного признания и провозглашения единственной не кажущейся реальности, в момент правильного, высококачественного произнесения соответствующей молитвы "Шма".

Расставаясь с душой (на время ночного сна или на более длительно время) призрачный, временный человечек растягивает слово эхад и превращается в настоящего и вечного, ибо в это мгновение душа сливается с высочайшим истоком. Это - рождение, которое - по дурацкой привычке - все называют смертью. Это - вход в ту обетованную страну, которая свыше, это - тот ответ, который получил Мошэ в начале главы.

И, наконец, - подробно (хоть и без непосредственной связи с предыдущим), очень четко и ясно - о самом болезненном и из рук вон плохо переносимом. Сразу после многострадального запрета на смешанные браки Тора объясняет, почему, собственно, нельзя "давать нашу дочь их сыну или брать их дочь за нашего сына". "Ибо отнимет сына твоего у Меня" ("Ки ясир эт бинха меахарай"). То есть - вовсе не потому, что их дети - плохие или презренные, упаси Б-же. А потому, что принадлежат к иной традиции и - постепенно, может быть, не в первом поколении - "отнимут евр