У заспанной красотки продавщицы в валютном супермаркете поблескивал золотой передний зуб. На модерновых дерматиновых диванчиках в зале ожидания дремали, некрасиво раскинувшись и приоткрыв рты, румяные распаренные бабехи в серых пуховых платках, опухший буфетчик раскладывал на прилавке вчерашние пыльные бутерброды. Сверкающий черным кафелем платный сортир вонял, и вонь достигала взлетной полосы.

Проходя мимо небольшого книжного развала, Никита машинально отметил среди садистски разукрашенных мягких обложек пару своих "покетов", отвернулся и ускорил шаг. Книготорговцы чаще других узнавали в нем писателя Виктора Годунова.

Стеклянные двери бесшумно разъехались, он оказался на площади, и тут же к нему скорым деловитым шагом направились с трех сторон крепкие молодцы в кожанках.

"Привет, ребята", - усмехнулся он про себя и попытался представить, что в такой ситуации стали бы делать сообразительные герои его криминальных романов.

Майор милиции Павел Нечаев спокойно подпустил бы их поближе. Нечаев смекнул бы, что убивать не будут. Убивают совсем иначе. Они попытаются его взять, и вот тут майор легко и ловко раскидает их, нетерпеливых идиотов, по мокрой бетонной панели.

Тоненькая большеглазая журналистка Анечка Воронцова испугалась бы ужасно. Но у нее тоже хватило бы здравого смысла понять, что сейчас, сию минуту стрельбу никто не откроет. Она метнулась бы к ближайшему милиционеру или к небольшой группе "челноков" у табачного ларька и задала бы какой-нибудь вопрос: "Простите, вы не подскажете, как мне лучще добраться до железнодорожного вокзала?" А потом вскочила бы неожиданно в закрывающиеся двери автобуса.

Между прочим, жаль, что эти двое, Анечка и майор, герои разных романов. У них запросто могла быть любовь. Или нет? Майор хороший человек. Однако постоянно рискует жизнью. Каково будет Анечке ждать его вечерами? Да и поздно об этом думать. Оба романа закончены. А продолжений Виктор Годунов не пишет.

- Такси не желаете? - подмигнул первый из кожаных.

- Куда едем, командир? - небрежно покручивая ключами, поинтересовался второй.

Подоспел третий и тоже стал предлагать свои услуги. Они окружили его неприятным, довольно плотным кольцом. Он огляделся и обнаружил, что ни милиционера, ни группы "челноков" у ларька нет.

"Дурак ты, господин сочинитель, - сказал себе Никита, - твои герои значительно умней. Ну кому ты здесь нужен, подумай бестолковой своей головой. Ты ведь в Турцию улетел и в данный момент распаковываешь вещи в номере дрянного отеля в окрестностях Антальи".

- Мне надо на железнодорожный вокзал, - сообщил он.

- Пятьсот, - живо отреагировали все трое.

- Триста, - возразил Никита.

Двое сразу ушли, третий согласился отвезти его за четыреста. Утренняя трасса была почти пустой. По обе стороны тянулась тайга. Медленно поднималось солнце, четкие упругие лучи пронзали насквозь бурый ельник вдоль опушки, и вставал дыбом бледный болотный туман. У Никиты после пяти часов дурного, неудобного сна в самолете, слипались глаза, но отчаянный птичий щебет, влажный свежий ветер не давали уснуть. А закрывать окно не хотелось. Так хорошо было вдыхать запах утренней майской тайги, пусть и подпорченный гарью трассы.

Потом, без предисловий, навалился закопченный промышленный пригород, тоскливые бараки-пятиэтажки, черные трубы какого-то комбината. И сразу на пути возник большой красочный плакат.

В крае завершилась предвыборная кампания. Один из трех кандидатов задумчиво, проникновенно глядел в глаза проезжающим. Нет, не в глаза, прямо в душу. Молодец, победитель! Ниже пояса у него пылали алые буквы: "Честь и совесть". Все средства массовой информации кричали о победе этого кандидата, честного и совестливого. Двух своих соперников он оставил далеко позади.

Железнодорожный вокзал был в центре города. Расплатившись с таксистом, Никита вошел в старое, прошлого века, здание и опять встретился с проникновенным взглядом кандидата-победителя. На этот раз пиджак кандидата был вольно расстегнут, галстук не гладко-серый, а в клетку. И надпись не красная, а синяя, собственноручная, но в десять раз увеличенная:

"Будем жить, ребята!" Округлый четкий почерк, буквы без наклона, красивый автограф сбоку.

Табло расписания не работало. Народу в зале было так мало, что Никита испугался, вдруг здесь вообще не ходят поезда.

- Когда ближайший поезд до Колпашева? - спросил он, сунув голову в единственное открытое кассовое окошко.

- Через полчаса, - зевнув, отозвалась кассирша, - двести рублей билет.

- Пожалуйста, один купейный.

- Купе триста.

- Хорошо, пусть.

Все отлично складывалось. В Колпашеве он будет к вечеру и, возможно, уже завтра утром доберется до крошечного таежного поселка под названием Желтый Лог.

Пассажиров набралось всего на четыре купе, и проводница предусмотрительно заперла остальные. Никита попытался было заплатить ей, чтобы открыла для него какое-нибудь пустое. Очень хотелось побыть в одиночестве восемь с половиной часов пути. Но тетка попалась вредная, от денег отказалась.

- Убирай потом за вами! Так обойдетесь. Никита забрался на верхнюю полку, сначала смотрел в окно, потом стал читать, но не смог, задремал под стук колес. Иногда он открывал глаза и украдкой разглядывал попутчиков.

Пожилая семейная пара и одинокий командированный, тихое симпатичное ископаемое, поднятое со дна далеких семидесятых. Вежливо попросив даму выйти на минутку, командированный снял глянцевый от старости костюмчик, долго, с нежностью, расправлял складки брюк, закреплял их специальными зажимчиками на вешалке, потом, стряхнув невидимые соринки, повесил пиджак