Я не знаю, был ли это сон, либо это была реальность. Потому что всё, что со мной произошло, могло быть с одинаковым успехом и тем, и другим.
Совершенно не важно время суток, когда это произошло. Сначала мне казалось, что это был вечер, почти ночь, время, когда все нормальные люди ложатся спать. Но по прошествии определённого времени я всё более убеждаюсь, что это было утро, самый-самый момент перед пробуждением. Ещё раз говорю: время не важно.
Я лежал в постели с закрытыми глазами. На полке с кассетами началось какое-то шевеление, разные голоса запели разные песни, иногда передразнивая друг друга. Я не стал смотреть туда, – мне казалось, если я оглянусь, то всё сразу кончится.
Донеслось топотание чьих то ног по паркету. Тут я не выдержал и оглянулся. Четыре уродца бежали ко мне. Карлики были как на подбор: рост не больше фута, большеголовые, с маленькими кривыми ножками. Секунды не понадобилось мне, чтобы узнать в человечках Джона Леннона, Пола Маккартни, Джорджа Харрисона и Ринго Старра. Ринго бежал последним, напевая о том, как он любит тушёных осьминогов. В руках Джона была гитара, он быстро перебирал струны. В результате получалось “...во саду ли, в огороде...”. Затем он отложил гитару и начал рассказывать как, где и когда он выиграл войну.
Пол в это время стоял внизу, дёргал за моё одеяло и плаксиво просил меня послушать “Maxwell’s Silver Hammer”. Я был не прочь. Но тут заплакала гитара Джорджа, да так громко, что стены в доме затряслись. Джордж принялся её успокаивать, пообещав, что если она не заткнётся, он позовёт маленьких свинок, и они превратят её в лоханку.
Ринго бегал по комнате, как слепой щупал все углы, по нескольку раз натыкался на один и тот же стул и истошно кричал: “Where did ya hide my drums?!!”. А поскольку ударных он так и не нашёл, то начал бить головой об пол.
Джон закончил рассказывать свою историю и спросил меня, нет ли на этом “флэту” марихуаны. Мой отрицательный ответ поверг Джона в шок, и он затянул “I don’t want to be a soldier”. На его спине вырос горб, на котором, откуда ни возьмись, появилась маленькая обезьянка. Она усиленно принялась искать у него насекомых.
Самым несчастным оказался жизнерадостный Пол, – окончательно расплакавшись, он забился в самый дальний от меня угол, свил там паутинку и запел песню о длинной петляющей дороге.
Когда битловская возня немного поутихла, с полки раздался бас Джима Моррисона: “This is the end, beautiful friend, the end...”. “Твой, твой друг!” - кричал я. “My only friend, the end...”. “Уф-ф...” - подумал я, испугавшись, что Джим вылезет и присоединится к “великой четвёрке”. Но, к счастью, он остался в кассете и продолжал петь.
Из-за двери в мою комнату донеслись голоса. Один говорил: “Я не дам тебе денег”; другой твердил: “Лес знает ответы на все вопросы”. “Бесспорно”, - думал я, - “также знает всё река; как хорошо объять необъятное с помощью другого предмета,
