Поезд медленно шел сквозь тайгу. Ночь была светлая, почти белая. Спать не хотелось. Под уютный стук колес четверо в купе пили чай.

- Чем ближе к северу, тем светлее ночи. В Хантах они совсем белые. - Веня Волков острым, как бритва, туристическим ножом нарезал батон сырокопченой колбасы идеально ровными, тонкими ломтиками.

- Такую колбаску, - мечтательно произнесла Ольга, - такую колбаску я в последний раз ела позапрошлым летом, во время Олимпиады-80.

- Ну уж, не прибедняйся, сестренка, - Митя отправил себе в рот сразу два тонких колбасных кружочка, - всего две недели назад в буфете кинотеатра "Россия" ты купила восемь бутербродов по шестьдесят копеек. Хлеб выкинула, а колбасу съела. И молочным коктейлем запила. - Еще один ломтик исчез за Митиной щекой.

- Да, действительно. Только та колбаса была значительно хуже. А потом был какой-то дрянной фильм. Пока я его смотрела, все мои колбасные впечатления испарились.

- А колбасные впечатления вообще быстро испаряются, - улыбнулся Веня, - одна изжога остается. Интересно, почему, как только люди садятся в поезд, сразу начинают есть и говорить о еде?

- От скуки, - пожал плечами Митя.

- То-то видно, как тебе скучно, - заметила Ольга, - десятый кусок уплетаешь, без хлеба.

- Веня, что там за избушка мелькнула? - спросила Лена, глядя в окно на бесконечную глухую тайгу. - Неужели живет кто-нибудь?

- Сейчас нет, - ответил Волков, - а раньше здесь жили старообрядцы, раскольники. Прятались от советской власти до тридцать второго года. Скиты у них здесь были.

- А в тридцать втором что?

- Устроили самосожжение. Девять взрослых и трое детей. Отряд НКВД за ними пришел. А их кто-то успел предупредить. Вот они и заперлись в одном из скитов, обложились хворостом. Отряд стоял и смотрел; как они горят.

- И ничего нельзя было сделать?

- Ничего, - Волков покачал головой, - да и зачем? Кто стал бы рисковать жизнью ради лагерной пыли? Их ведь все равно собирались арестовывать. Ладно, давайте выпьем. - Он извлек из сумки бутылку пятизвездочного армянского коньяка.

- Хорошо живет тобольский комсомол, - заметил Митя.

- Не жалуемся. - Волков отвинтил пробку и разлил коньяк по пустым чайным стаканам.

От коньяка захотелось спать. Езды до Тобольска осталось пять часов. Никакого постельного белья в этом поезде, разумеется, не было. Все легли одетыми.

Когда Волков залезал на свою верхнюю полку, какой-то маленький предмет выпал из его кармана. Лена подняла с пола дешевенький финифтевый медальон на короткой толстой цепочке из простого металла. Белое сердечко с красной розочкой в серединке.

- Веня, это ваше? - спросила она, протягивая ему медальон на ладони. - У вас цепочка порвалась.

- Да, это мое, спасибо.

Сонный Митя приподнял голову на своей верхней полке, взглянул на дешевенькое украшение, которое тут же исчезло в кармане волковских джинсов, и пробормотал:

- Вот что носят комсомольцы вместо нательных крестов!

Лена никак не могла уснуть. Было холодно и неприятно лежать в джинсах и фланелевой ковбойке на голом матраце, под влажным байковым одеялом, от которого пахло хлоркой. Перед глазами встала жуткая, отчетливая картина: горящая изба в тайге у железной дороги, солдаты вокруг с ружьями наперевес.

"И что ты застреваешь на всяких ужасах? - уговаривала она себя. - Сейчас ты еще представишь, как трое детей погибали в огне... Так нельзя".

Она тихонько встала, надела кроссовки, вытянула из своей сумки теплый свитер, захватила сигареты, спички и выскользнула из спящего купе.

В тамбуре было душно, накурено. Сквозь грязные, закопченные стекла вагонных дверей пробивался таинственный свет белой ночи.

Лена осторожно дернула ручку. Вагонная дверь поддалась Со скрежетом. Запахло туманом и свежей хвоей. Прохладный ночной ветер ударил в лицо, стал трепать волосы. Тайга проплывала мимо, совсем близко. Лена села на ступеньку в дверном проеме. Прямо под ногами были рельсы.

Ей вдруг показалось, что она одна в этой огромной, бескрайней тайге, которая качается вокруг, словно океан, живет своей сложной таинственной жизнью. Поскрипывают стволы, созревают орешки в кедровых шишках, рыщут бессонные волки и медведи, с тяжелым уханьем лопаются болотные пузыри.

"А каково на самом деле человеку одному в тайге? - думала она. - Я проеду мимо, в любой момент я могу вернуться в купе, для меня это одиночество - просто игра. Наверное, если оказаться там, среди этих скрипучих толстых стволов, то почувствуешь себя страшно одиноким, незащищенным".

Она закурила.

- Лена, вы не боитесь упасть? - послышался сзади, совсем близко, тихий голос.

Лена вздрогнула от неожиданности и действительно чуть не упала. Волков подал ей руку, она встала. Он тут же захлопнул наружную дверь.

- Так нельзя сидеть, - сказал он, закуривая, - это очень опасно.

- Веня, вы меня напугали. Я не слышала, как вы подошли.

- Простите. Я испугался за вас. Наверное, ваш муж не хотел отпускать вас в эту поездку,

- Я не замужем. - Честно говоря, я рад этому, - он мягко улыбнулся, - мы с вами едва знакомы, а мне уже не спится. Возможно, вам это вовсе неинтересно, но я тоже не женат. Мне сложно общаться с женщинами, чувствую себя кретином.

- Глядя на вас, этого не скажешь, - пожала плечами Лена.

- Что, я произвожу впечатление человека без комплексов?

- Не знаю. У каждого есть какие-нибудь комплексы.

- А у вас?

- Наверное, тоже.

- Мне кажется, у вас, как и у меня, есть комплекс одиночества. Вы быстро устаете от людей, от общения, особенно пустого и бессмысленного. Вам хочется уйти и побыть одной. Но вы боитесь обидеть своих собеседников, это вас смущает, иногда даже терзает. Вот и сейчас вы хотите уйти. Незнакомый, чужой человек, какой-то тобольский комсомолец, полез к вам с откровениями. Вы боитесь меня обидеть, но и разговор вам неприятен. Вам так хотелось побыть одной, а тут явился я и пристаю со своей болтовней. Я