Настя вцепилась в локоть Карташова, чтобы не упасть. Как всегда в минуты внезапных озарений, спазм сосудов приводил к тому, что у нее кружилась голова и слабели ноги.

- Вам плохо? - шепотом спросил Борис, осторожно усаживая ее на мягкий диван.

- Хуже не бывает, - пробормотала она, прикладывая ко лбу ледяную ладонь и стараясь выровнять дыхание. - Ничего, сейчас пройдет. Борис...

- Да?

- Я, кажется, поняла. Мы влипли в чудовищную историю. Это может оказаться крайне опасным. Поэтому уезжайте отсюда, уезжайте прямо сейчас. Я как-нибудь сама доберусь.

- Не говорите глупостей, Анастасия. Я никуда не уеду.

- Поймите же, я не имею права втягивать вас в это. Мне за риск зарплату платят, а вы, посторонний человек, можете при этом пострадать. Пожалуйста, прошу вас, уезжайте. Если с вами что-нибудь случится, я себе никогда не прощу.

- Нет. Не уговаривайте меня. Если не хотите, чтобы я присутствовал при разговоре, я могу посидеть в машине. Но одну я вас здесь не оставлю.

Настя попыталась было возразить, но в комнату вернулся хозяин, толкая перед собой сервировочный столик на колесах.

- Вот и чай! Батюшки, какая вы бледная, - охнул он, взглянув на Настю. - Не заболели?

Она уже почти пришла в себя, даже улыбнулась.

- Я всегда такая, не обращайте внимания.

Они пили чай, заваренный с мятой, зверобоем и брусничным листом, и Григорий Федорович Смеляков рассказывал им про дело об убийстве, совершенном Тамарой Ереминой. Бывший следователь ничего не скрывал: слишком много лет прошло, чтобы оправдываться. Да и модно стало в последние годы писать и говорить о том, как коммунистическая партия творила в стране произвол. Партию ругали, попавших под ее беспощадный пресс жалели, и при таком раскладе Смеляков не видел ничего неприличного или опасного в том, чтобы поведать свою историю.

...На другой день после убийства, когда Тамара была уже арестована, его вызвал к себе один из секретарей горкома партии. Из кабинета секретаря следователь Смеляков вышел начальником городского отдела внутренних дел в Подмосковье и владельцем огромной четырехкомнатной квартиры. Прямо из горкома Григорий Федорович отправился на работу, аккуратно изъял из папки часть документов, заменил их новыми, подделав подписи понятых и свидетелей, и позвонил эксперту Батырову, который вместе с ним выезжал на место происшествия. Батыров пришел не сразу. По его лицу Смеляков догадался, что того тоже вызывали в горком.

- Чего делать будем, Гриша? - затравленно спросил Батыров. - Мне предлагают должность в Кирове, с повышением.

- А мне - в Подмосковье, тоже с повышением. Ты согласился?

- А куда деваться-то? Откажусь - сгноят. Припомнят, что мои родители - переселенные крымские татары.

- Я тоже согласился. У меня шестеро детей, а живем в двух комнатах в коммуналке, друг у друга на головах.

- Да разве в этом дело? - грустно сказал эксперт.

- А в чем?

- В том, что нам с тобой ничего не предлагают. Нам приказывают. Квартиры и должности - это уж так, для благородства, от широты души. Нам приказывают сфальсифицировать уголовное дело и убирают с глаз подальше.

А мы с тобой совершаем преступление.

- Ну что ты, Рашид, - заволновался Смеляков, - какое же тут преступление? Никто не пострадает. Еремина - убийца, это очевидно, да она и сама не отрицает. От нас только хотят, чтобы свидетели, которые были у нее в квартире в момент убийства, в деле не фигурировали. Ну и ладно, пусть их не будет. Кому от этого плохо? Хорошие мальчики, студенты, случайно оказались дома у Ереминой, так это дело молодое, с кем не бывает. Они в таком институте учатся! Если там только узнают, что они пьянствовали вместе с проституткой-алкоголичкой, их сразу же исключат, из комсомола выгонят, - и прощай, карьера. Зачем же ребятам жизнь портить из-за ерунды?

- Может быть, ты и прав, - сухо ответил Батыров. - Что от меня требуется?

- Протокол осмотра места происшествия, - быстро ответил следователь.

- Чтобы никаких следов пребывания в квартире лишних людей. Только Еремина и потерпевший.

- А девочка, дочка Ереминой?

- Девочку оставь. Все знают, что она там была.

Уголовное дело забрали в прокуратуру, а Смеляков и Батыров благополучно разъехались, один - в Подмосковье, другой - в Киров. Григорий Федорович вышел на пенсию четыре года назад. Шестеро его детей давно выросли, обосновались в Москве, обзавелись семьями. Трое сыновей занялись бизнесом. Тогда и решили продать четырехкомнатную квартиру и построить отцу роскошный дом, где ему, недавно овдовевшему, будет уютно и удобно и куда можно приезжать с семьями и друзьями поплавать в озере, покататься на лыжах, попариться в бане и вообще как следует отдохнуть.

Григорий Федорович против такого решения не возражал, наоборот, обрадовался, что сможет на старости лет воплотить в жизнь свою давнюю мечту о доме с камином, библиотекой, креслом-качалкой и большими собаками, благо денег у сыновей-бизнесменов было много. Обустроив по собственному усмотрению и вкусу дом и насладившись комфортом и покоем, Смеляков решил попробовать себя в литературе. Это было еще одной его заветной мечтой.

Написал сначала несколько документальных очерков, как говорится, расписался, а потом замахнулся на повесть, в которой изложил то самое дело Тамары Ереминой. Написал так, как было на самом деле.

- А на самом деле в кухне на стене было вот это?

Настя протянула ему рисунок, сделанный Карташовым со слов Вики. Смеляков кивнул.

- Где же все-таки опубликовали мою повесть?

- Боюсь, что нигде, Григорий Федорович.

- Значит, вы прочли рукопись в редакции?

- Нет, вашу рукопись я не читала.

Смеляков впился в нее тревожным и подозрительным взглядом.

- Тогда как вы узнали?

- Прежде чем я отвечу, позвольте, я кое-что прочту вслух.

Она достала из су