Глава: 3
Даже среди его пламенных поклонников было немало таких, которые
удивились бы, узнав, что Торвальд Энкер был все еще жив. Известно было,
что он родился сто лет назад и что он никогда не был достаточно богат,
чтобы позволить себе квалифицированную медицинскую помощь. Это объяснялось
тем, что он скорее посадил бы около себя умного нищего и позволил бы ему
задавать вопросы, чем принял бы за ту же самую услугу хорошую плату от
богатого молодого олуха. Поэтому казалось естественным, что ему пора уже
было умереть.
Его трактаты поддерживали это убеждение. Главному его опусу, над
которым все еще велись споры, было уже шестьдесят лет. Последняя книга,
маленький сборник эссе, была напечатана двадцать лет назад и тоже была
своего рода анахронизмом, потому что стиль ее был так легок, а мысль так
отточена, словно на земле все еще были две или три страны, где речь была
свободной. С тех пор он жил в своем крошечном домике в Соги-Фиорде,
избегая известности, которой он никогда не добивался. Уголок, где он жил,
был похож на фрагмент прежнего мира, в котором немногочисленной группе
населения приходилось существовать за счет собственных усилий, где люди
неторопливо говорили на прекрасном языке и заботились о том, чтобы их дети
получили образование. По нескольку часов в день Энкер преподавал в
начальной школе, а взамен получал пищу и уход за домом. Остальное время он
делил между садом и своей последней книгой.
Однажды утром в начале лета, когда на розах еще сверкали капельки
росы, он вошел в свой коттедж. Этому дому с красной черепичной крышей и
увитыми плющом стенами было несколько веков. Из его окон открывался вид на
сотни метров вниз, где господствовали ветер, солнце и ниже - камень,
кустик диких цветов, одинокое деревце, скала и отражающиеся в фиорде
облака. Иногда мимо окна плавно пролетала чайка.
Энкер сел за письменный стол. Некоторое время он отдыхал, опершись
подбородком в ладонь. Подъем был длинный, от самой кромки воды, и ему
пришлось несколько раз останавливаться, чтобы передохнуть. Его высокое
худое тело стало таким хрупким, что ему казалось, что он чувствует, как
солнце пронизывает его насквозь. Но зато ему хватало короткого сна, и
когда наступят белые ночи, - кто-то написал, что в это время "небо подобно
белым розам" - он спустится к фиорду.
Ну, что ж... он вздохнул, откинул со лба непослушную прядь волос и
превратился в писателя. На самом верху большой кучи различной
корреспонденции лежало письмо от молодого Хироямы. Оно не было слишком
мастерски написано, но все-таки оно было написано, в нем чувствовалось
горячее желание высказаться, и это было главное. Энкер не имел ничего
против визифона как такового, и не только из боязни, что тот будет
постоянно прерывать ход его мыслей. Молодых людей надо заставлять писать,
если они хотят установить с ним контакт, потому что письмо играет такую же
большую роль для воспитания дисциплины мышления, как и речь, а, может
быть, и еще важнее, но повсюду это мастерство постепенно исчезает.
Его пальцы застучали по клавишам машинки.
"Мой дорогой Сабуро, спасибо вам за ваше доверие ко мне. Однако, я
боюсь, что вы ошиблись адресом. Своей репутацией я обязан главным образом
тому, что подражал Сократу. Чем больше я размышляю, тем больше убеждаюсь,
что пробным камнем является вопрос теории познания. Откуда мы знаем то,
что знаем, и что это такое наши знания? Этот вопрос иногда вызывает
некоторые озарения. Хотя я далеко не уверен в том, что озарения имеют
много общего с познанием.
Однако, я попытаюсь дать точные ответы на поставленные вами проблемы,
принимая во внимание то, что действительно истинные ответы - это те,
которые для себя находит каждый сам. Но помните, что эти мнения высказаны
человеком, который давно удалился от современной реальности. Я думаю, в
перспективе это принесет пользу, но я смотрю из прошлой реальности,
которая стала теперь совсем чуждой, из соленой воды и рябин, из огромных
зимних ночей - на живой человеческий мир. Без сомнения, вы гораздо более
компетентны, чем я, во всем, что касается трактовки его практических
деталей.
Таким образом, я, во-первых, не советую вам посвящать всю свою жизнь
философии или фундаментальным научным изысканиям. "Время имеет
искривления", и вам ничего не останется, как просто повторить то, что
сказали и сделали другие.
В своем утверждении я исхожу не из Шпенглеровского учения о
мастерстве древней цивилизации, а из трезвого высказывания Донна о том,
что ни один человек не может быть островом, то есть он не может быть
изолированным. Если бы вы не были так талантливы, вы не смогли бы работать
в одиночку: всегда необходимо "перекрестное опыление" между людьми,
обладающими одинаковыми интересами, необходима особая
атмосфера
творчества, иначе незаурядность утрачивает свое значение. Без сомнения,
всегда существует особый биологический потенциал, будь то эра Перикла или
Ренессанс: генетическая статистика гарантирует это. Но тогда социальные
условия должны определять масштаб этой реализации этого потенциала, а
также основные формы его выражения. Я надеюсь, что вы не сочтете меня за
старого брюзгу, если я выражу мнение, что современная эпоха так же
универсально скучна и бессодержательна, как Рим во времена Коммодуса.
Такое, к сожалению, случается.
Но - позвольте - вы откровенно спрашиваете, можно ли что-нибудь
сделать, чтобы изменить настоящ
|
