- Я Захарова, - кивнула полная седая женщина и вытерла о фартук обсыпанные мукой руки.

- Моя фамилия Полянская. Я из Москвы. Двенадцать лет назад вы прислали мне в журнал рассказ вашего сына Игоря, - Лена вытащила из сумки и протянула хозяйке старое письмо.

Надежда Ивановна осторожно взяла его кончиками пальцев.

- А, так вы - та самая журналистка? Я помню, конечно, помню.

- Бабуль! Это кто пришел? - послышался детский голос из глубины квартиры.

- Это ко мне, Игоряша, - обернувшись, крикнула в ответ женщина.

- У тебя там духовка горит! - В прихожую вышел крепкий, стриженный под ежик мальчик лет тринадцати. - Здравствуйте, - кивнул он Лене и уставился на нее с любопытством. - Да вы проходите, раздевайтесь, - спохватилась хозяйка, - тапочки вот... Простите, я сейчас.

Она побежала на кухню. Оттуда действительно пахло чем-то пригорелым.

- А вы по какому вопросу? - серьезно спросил мальчик, не спуская с Лены глаз.

- По личному, - улыбнулась она, сняла куртку и стала расшнуровывать ботинки.

Появилась хозяйка, уже без фартука, и пригласила ее в комнату. Лене сразу бросился в глаза висевший на стене большой портрет старшего лейтенанта Захарова, сделанный с увеличенной фотографии.

- Столько лет прошло. Уже вот внук вырос, - сказала Надежда Ивановна, усаживаясь за стол напротив Лены. Она кивнула на мальчика: - Игорек-маленький родился, когда большого уже не было. Через три месяца. - Она вздохнула, замолчала и, подперев ладонью подбородок, вопросительно посмотрела на Лену.

- Надежда Ивановна, я знаю, что ваш сын Игорь был в группе, которая занималась делом Слепака. - Это что же, опять решили настоящего убийцу искать? Через столько лет?

- Почему опять? - тихо спросила Лена, чувствуя, как холодеют пальцы. - Так ведь приходила женщина, из Москвы специально приезжала, следователь союзной прокуратуры. Давно, в восемьдесят четвергом, по-моему. Через год после того, как Слепака осудили. Расспрашивала меня, очень подробно, что когда мне мой Игорек рассказывал. Я ей отдала дневник его и еще кое-какие бумаги. Я, знаете, так надеялась, что найдут все-таки настоящего, а заодно и того, кто моего сыночка... - Она нервно сглотнула и не договорила фразу.

- - Простите, Надежда Ивановна, а вы абсолютно уверены, что та женщина была из прокуратуры?

- Ну что вы, - махнула рукой хозяйка, - я ведь грамотный человек. Она удостоверение показала, красную книжечку. И вопросы задавала профессионально. У меня ведь все-таки сын был милиционер, я в таких вещах хоть немного, да разбираюсь.

- Еще раз простите, но ведь у меня вы не спросили никакого удостоверения, - заметила Лена.

- Так я ж помню вас, - улыбнулась в ответ хозяйка, - вы же выступали в клубе милиции, я в первом ряду сидела. У вас лицо запоминающееся. А вы и не изменились совсем. К нам ведь редко из Москвы приезжали, да еще из такого известного журнала. Вот и запомнила я ту встречу. А Игорек мне ваши письма вслух читал, рецензии, которые вы писали ему. И журнал я выписывала много лет. Вы там специальным корреспондентом работали, и ваша фотография была над статьями. Нет, вы не думайте, я бы авантюристку какую-нибудь в дом не пустила.

- Надежда Ивановна, если у вас такая хорошая память на лица, может быть, вы помните, как выглядела та женщина?

- Подробно я ее, конечно, описать не смогу. Но знаете, она была... Как бы это сказать? Внешне неприятная, лицо такое... В общем, неприятное лицо. Но человек очень хороший. Знаете, бывает, посмотришь - урод настоящий, а как поговоришь, пообщаешься с человеком, сразу забываешь об этом. Очень обаятельная женщина, вот как звали, не помню.

- Вы кому-нибудь из коллег Игоря рассказывали о ее приходе?

- Нет, что вы! Она с самого начала предупредила, что союзная прокуратура пересматривает это дело секретно. Она сказала, есть основания подозревать, что настоящий убийца работал в милиции. Мол, так все подстроено хитро, будто он знал о ходе расследования все, каждую мелочь. Поэтому она просила, чтобы я никому ничего не говорила. Даже подписку взяла о неразглашении. Бланк был официальный, "Прокуратура СССР". Она обещала, что вернет Игоряшин дневник, но не вернула. Видимо, у них там все в тупик зашло, ей не до того было.

"Да, - подумала Лена, - ей было не до того..."

- Значит, никаких бумаг, ничего не осталось? - спросила она.

- Никаких. Все, что было, я отдала. Да и было мало: общая тетрадь, дневничок Игоряшин, и еще он какие-то заявления хотел писать, были черновики тех заявлений, исчерканные, непонятные.

- А куда он хотел писать, не помните?

- Так туда и хотел, в Генеральную прокуратуру.

- Он успел их написать и отправить?

- Нет, - покачала головой Надежда Ивановна, - не успел. Он хотел еще кое-что выяснить, прежде чем отправлять.

И не успел.

У Надежды Ивановны Захаровой Лена пробыла совсем недолго. Она обещала Майклу вернуться к шести. Он загорелся идеей навестить старую библиотекаршу прямо сегодня.

- Человек, проработавший в книгохранилище столько лет, просто обязан много знать, - заявил он, - к тому же эта старая леди может рассказать о двадцатых-тридцатых годах, о раскулачивании, о том, как большевики охотились на языческих шаманов. Она живой очевидец. Нельзя упускать такую возможность.

Лена собиралась завтра найти дом, в котором жил когда-то Волков. Она не знала адреса, но надеялась найти по памяти. Там наверняка остались те, кто помнит его. Она скажет, что пишет статью о детстве и юности великого продюсера. Но это завтра. А пока нужно немного перевести дух, отвлечься хотя бы на один вечер. Слишком много всего...

Она опоздала на десять минут. В фойе гостиницы сидели Майкл и Саша, а между ними какая-то незнакомая красотка, которая бойко болтала с Майклом по-английски.

Девушка была потрясающе красивой - огненно-рыжие прямые, до пояса, волосы, раскосые зеленые глаза, высокие скулы, большой чувственный рот. Одета она была прос