Перед нами убийца-философ, убийца, умеющий не только мыслить абстрактно, но и формулировать свои мысли. В каждом конкретном случае Джоном Кодни руководил не порыв страсти, ненависти, не сексуальная жажда.

"Меня с раннего детства угнетало ощущение неизбежности смерти. Обычно дети не задумываются над этим, но я был несчастным исключением. Я видел перед собой не людей, а кукол. Некто жестокий и насмешливый лепил их из светящейся глины, наполнял страстями, желаниями, кого-то наделял талантом, кого-то - богатством, а иных делал несчастными и уродливыми. Но каждому заранее отмерял свой срок. Каждый должен был стать тленом и грязью. Этот холодный и всесильный всего лишь забавлялся, а люди поклонялись ему, называли Богом. Моя мать была добропорядочной протестанткой, таскала меня в костел, но я с раннего детства чувствовал там только холод и смерть.

Смерть как самое неотвратимое, могучее и конкретное во Вселенной, как единственная реальность притягивала меня, влекла неудержимо. Я хотел прикасаться к ней еще и еще раз, для меня убийство было актом любви к смерти и ужаса перед ней. Корыстный убийца - это неинтересно. Это как любовь за деньги, любовь проститутки. Смерть сама по себе столь значительна, что убивать можно только ради нее самой..."

Лена Полянская переводила последнюю часть статьи психолога Дэвида Кроуэла "Жестокость жертвы" и думала о том, что стоит, наверное, немного сократить текст за счет кровавых подробностей. Она прекрасно знала, что читатель очень любит такие подробности и многие будут читать эту статью не ради психологии, а ради патологии, то есть ждать от текста именно кровушки и душераздирающих сцен. Но Лену от этих подробностей уже слегка подташнивало. Автор ими явно увлекался, сознавая, что именно они делают из научной статьи беллетристику. Он не мог положиться лишь на интеллект и здоровое любопытство читателя, ему хотелось подстраховаться беспроигрышными "ужастиками".

Лена понимала, что это правильно. Даже элитарный журнал "Нью-Йоркер" вряд ли опубликовал бы статью, состоящую из одних только психологических наблюдений и обобщений, пусть интересных, свежих, живо и ярко изложенных, но достаточно абстрактных. И уж совсем глупо ожидать, что такая вот чистая психология увлечет читателей журнала "Смарт". Вот сократишь хотя бы половину "ужастиков", а главный редактор спросит: "Подробности-то кровавые куда дела? Обижаешь читателя, Елена Николаевна". И будет прав. Скучно читателю без кровушки, неинтересно.

В соседней комнате проснулась Лиза и громко позвала:

- Мамочка!

Лена обрадовалась, что можно отвлечься от работы и отдохнуть от откровений всех этих философствующих Джеков-Потрошителей.

Когда она кормила Лизу куриной котлетой с картофельным пюре и читала ей наизусть стихотворение о королевском бутерброде, раздался звонок в дверь.

- "Придворная корова сказала: в чем же дело?" - успела произнести Лена, отправляя ложку пюре Лизе в рот.

Подойдя к двери, она взглянула в "глазок" и увидела пожилую незнакомую женщину, расстегнутое пальто было накинуто поверх белого халата, на шее висел фонендоскоп.

- Здравствуйте, я из Филатовской больницы, - послышался голос за дверью, - мы проводим неделю профилактического осмотра детишек до трех лет, перед очередной прививочной кампанией.

Поликлиника при Филатовской больнице была их районной, всякие анкетирования и профилактические осмотры маленьких детей действительно проводились там довольно часто, поэтому Лена спокойно открыла дверь.

У женщины было усталое милое лицо - типичное лицо детского участкового доктора, очки в Дешевой пластмассовой оправе, на голове, под лиловой мохеровой шапочкой, - стандартный рыжий перманент, сделанный в дешевой парикмахерской. На лице ее был небрежный макияж, какой накладывают в спешке каждый день перед уходом на работу такие вот немолодые, небогатые женщины, и движет ими вовсе не желание стать красивее, а просто многолетняя привычка подкрашивать губы и пудрить нос, выходя из дома на люди.

- У нас вообще-то все прививки сделаны, - сообщила Лена, помогая женщине снять пальто.

- Мы собираемся вводить сейчас дополнительную, противогриппозную, - улыбнулась женщина, - не для грудничков, конечно, но после года. Карта у вас дома или в регистратуре?

- В регистратуре. Вы простите, мы сейчас обедаем.

- Ничего, вы доедайте спокойно, я подожду. Женщина прошла вслед за Леной на кухню.

- Здравствуй, Лизонька, - сказала она, - что ты кушаешь?

- Картошку и котлетку, - серьезно сообщила Лиза, сидевшая за столом в своем высоком стульчике.

- Надо же, как она у вас хорошо говорит. Просто блеск для ее возраста. Ей ведь еще не исполнилось двух лет?

- Как раз пять дней назад исполнилось. Вы присаживайтесь. Может, чайку?

- Спасибо, не откажусь. Только попозже. Вы сейчас доедайте, потом я Лизоньку посмотрю, а потом с удовольствием выпью чаю.

Лиза доела очень быстро, даже "Королевский бутерброд" не пришлось дочитывать. Проходя по коридору в детскую, доктор заметила сквозь дверной проем спальни светящийся экран компьютера и спросила:

- Неужели вы умудряетесь работать при таком крошечном ребенке?

- Приходится, - пожала плечами Лена.

- Что, материальные проблемы?

- Скорее профессиональные.

- Понимаю, вы работаете в частной фирме, декретов там нет, отпуска без содержания тоже. - Доктор покачала головой. - Да, ничего не поделаешь, как говорится: за что боролись, на то и напоролись. Не высыпаетесь, наверное?

- Бывает